Воспоминания дипломата

Мне не понадобилось открывать никаких Америк, чтобы разъяснить советскую позицию в ближневосточных делах. Сославшись на ленинские принципы национальной политики, я заявил, что Советский Союз горячо сочувствует стремлению арабских народов к самостоятельности и поддерживает их всем своим авторитетом на международной арене. При этом он исходит из принципа суверенности и равноправия всех стран. Убедительным примером подобной политики служат, в частности, равноправные дипломатические отношения, только что установленные между СССР и Египтом.

В ходе беседы я мельком глянул на часы и изрядно удивился. Прошел уже почти час, а Фарук все еще никак не проявлял намерения завершить аудиенцию. Инициативу в этом вопросе придворный этикет предоставлял исключительно королю.

Мой мимолетный взгляд на часы не остался не замеченным Фаруком, и, усмехнувшись, он сказал:

– Если вы, ваше превосходительство, никуда не торопитесь, я буду рад продолжить наш увлекательный разговор.

Я заверил короля, что чрезвычайно польщен его вниманием и что мое время в его распоряжении. Беседа была продолжена. Теперь и я в свою очередь не скупился на расспросы. Интересовался я предпочтительно влиянием войны на экономику и общественную жизнь Египта. На вопросы экономического порядка Фарук отвечал обстоятельно, приводя иногда статистические данные.

Намного лаконичнее и суше были ответы Фарука на мои вопросы о политической ситуации в стране и практически почти не углубляли информации, получаемой мною из газет и прочих источников.

Характерно, что ни король, ни другие два члена «правящего триумвирата» – лорд Киллерн и Наххас-паша – при встречах со мною ни единым словом, ни даже намеком не обмолвились об отношениях между ними. Все они, точно по молчаливому уговору, тщательно избегали этой больной темы. Впрочем, может быть, и не по молчаливому.

Когда беседа стала подходить к концу, Фарук огорошил меня приглашением на охоту, которую наметил в ближайшие дни устроить в своем заповеднике под Александрией.

Должен сознаться, что этот знак королевского благоволения поставил меня в довольно-таки щекотливое положение. Прежде всего я никогда не питал склонности к этому виду спорта и не помышлял заниматься им в Египте. У меня не было ни охотничьего оружия, ни необходимой экипировки, а покупка их ради сомнительного удовольствия поохотиться с королем ничуть мне не улыбалась – из-за той самой бешеной дороговизны, о которой мы только что говорили с Фаруком.

Но главное заключалось в другом. Моя готовность сблизиться с королем на неофициальной почве могла бы дезориентировать определенные круги египетской общественности и повредить моей репутации. Я уже был в курсе историй о том, что охотничьи экспедиции короля – не более чем удобная ширма для разнузданных оргий в александрийских дворцах Мунтаза и Рас-эль-Тин. Во время ноябрьской разгульной «охоты» Фарук и сломал ногу. Мне, как советскому дипломату, естественно, было не к лицу кутить со знатными прожигателями жизни и прослыть собутыльником беспутного Фарука.

В общем, приглашение следовало отклонить. Трудность состояла лишь в том, как это сделать. Отклонить без мало-мальски уважительной причины значило бы совершить светскую бестактность. И вот после некоторого колебания я прибег к отговорке, как мне кажется, достаточно уважительной и по форме корректной. Подчеркнуто поблагодарив короля за оказанную мне высокую честь, я шутливым тоном продолжал:

– Но вы, ваше величество, наверно, и не представляете себе, на какой риск идете, приглашая меня. Я за всю жизнь ни разу не держал в руках охотничьего ружья и притом феноменально близорук. Боюсь, что после охоты с таким компаньоном, как я, вы недосчитаетесь половины своих приближенных и немедленно потребуете моего отзыва. Увы, исходя из высших государственных интересов, я вынужден отказаться от предложенной мне чести.